Дворянские ритуалы советского общества

Русский мир Запорожья | Честь, служение, самоотречение. Дворянские ритуалы советского общества

«Музыка играла всё громче и громче. Было ещё светло, и с берега пускали разноцветные дымовые ракеты. Пахло водой, смолой, порохом и цветами . Какие-то монахи, рыцари, орлы, стрекозы, бабочки со смехом проносились мимо, не задевая меня и со мной не заговаривая… Вдруг — вся в черном и в золотых звездах — вылетела из-за сиреневого куста девчонка. Не заметив меня, она быстро наклонилась, поправляя резинку высокого чулка; полумаска соскользнула ей на губы. И сердце мое сжалось…»

Это отрывок вовсе не из авантюрно-любовного романа, созданного в Галантном Веке, дабы потешить публику похождениями легкомысленных фрейлин французского двора. Перед нами не пресыщенный Версаль, не тёмные аллеи Фонтенбло, не Блуа и даже не поместье господина Фуке — Во-Ле Виконт. Перед нами — Советский Союз, сталинская эпоха, предвоенные тридцатые, которые по мнению либеральных гуманитариев являются синонимом репрессий, безнадёжности, тотальной уравниловки и «духовной нищеты». Тем не менее мы попадаем на бал-маскарад, видим фейерверк, нас удивляет и поражает сама ситуация. А ведь это всего лишь фрагмент из детской книжки «Судьба барабанщика».

Тема балов и маскарадов постоянно, можно сказать — фоново присутствует и в кинофильмах сталинской эпохи — так, в культовой предвоенной картине «Светлый путь» мы наблюдаем сцены новогоднего карнавала, а в детском фильме-ревю «Здравствуй, Москва!» мы попадаем в пространство некоего рабочего клуба — с колоннами, где мальчик из ремесленного училища чинно вальсирует с девочкой из очень простой, пролетарской семьи. Рядом с ними кружатся в аристократическом вальсе «коломбины», «мушкетёры», «испанские гранды» и «русские боярышни». Маскарад! В кинофильме «Аттестат зрелости» старшеклассница спрашивает молодого человека: «Вы будете на маскараде?». Маскарад устраивается … по случаю празднования ноябрьских праздников. Как там в детском стихотворении? «День 7 ноября — красный день календаря!». И этот день отмечается … балом. Не представлением ретивых синеблузников и не разухабистым политкарнавалом в духе бурных-двадцатых, а самым настоящим бально-маскарадным действом, в духе тех, которые были в ходу при матушке-Екатерине и при незабвенном Николае Павловиче. Как говорится, за что боролись?! Недоумение и замешательство - откуда в пролетарском государстве столь странные, не сказать — чуждые излишества? Возникает и другой, гораздо более закономерный вопрос: «А была ли в пролетарском государстве, собственно, пролетарская культура?».

В 1920-х годах её честно пытались создать, было придумано и звонкое наименование — Пролеткульт. Гений конструктивизма — Иван Леонидов провозглашал гибель традиционного искусства — массовый спорт придёт на смену…танцам, идеологически-выверенные речитативы — на смену театру, а показ новейшей хроники полностью вытеснит старорежимный синематограф с его придуманными, а потому — ненужными историями. И, разумеется, сознательный рабочий будет жить в доме-коммуне, его быт упростится до нажатия кнопок, а естественным состоянием общества будет бесперебойное функционирование в духе тех машин, которыми восторгались творцы новой эстетики — эстетики производства. Примерно в эти же годы архитектор-неоклассик Иван Жолтовский предрекал скорую гибель этой разрушительной мечты и — оказался прав. Уже в начале 1930-х годов вкусы кардинально поменялись — стильная бедность конструктивного рацио была подвергнута критике, как…проявление буржуазного формализма, о домах-коммунах предпочитали больше не вспоминать, а молодых пролетариев срочно принялись учить старорежимному политесу.

На картине Юрия Пименова «Работницы Уралмаша в ложе театра» мы видим новую аристократию, победивший класс — хорошо одетые дамы смотрят некую пьесу и, скорее всего, это не представление Синей Блузы, а галантный Бомарше, назидательный Кальдерон или же искромётный Лопе де Вега — парики, шпаги, кружева, честь прекрасной донны и прочие, никак не свойственные «пролетарскому сознанию» материи… Так на смену футуризму постреволюционной эпохи пришла «ретроспективная» модель 1930-х годов. Но это произошло не только в Советском Союзе — откат к традиционным ценностям случился и в странах буржуазного Запада, однако, в пролетарском государстве были свои интереснейшие нюансы. Одно дело, когда в Англии начинается тоска по эдвардианским рюшам и викторианской морали, или, скажем, если во Франции строится дворец Шайо — как воспоминание о наполеоновской эпохе. Иное дело — СССР, ибо в Стране Советов постоянно говорилось и писалось о том, что прошлое было тёмным, страшным и жестоким — с виселицей для декабристов, с кандалами для народовольцев, с унижением гимназистов и с поповским мракобесием. Но что мы видим в реальности? «Объявили дамский танец. Я тронулась с места и пошла к нему… Это было начало пятидесятых годов, детей учили чинным танцам Смольного института благородных девиц. Чинный Толик замер, не смеялся…». Это отрывок из ностальгического, пронзительного рассказа современной писательницы Людмилы Петрушевской.

Советское мировоззрение базировалось на чётком и поступательном движении от прошлого к будущему (спирально, если уж по Марксу!). Но от прошлого (безусловно тёмного и жестокого, как писалось в детских учебниках) советский мир активно и при этом — придирчиво брал всё лучшее, а точнее — тщательно препарировал именно дворянскую культуру. Советская дидактика базировалась на аристократических, даже рыцарских добродетелях — на чести, на служении, на самоотречении. Давайте освежим в памяти торжественное обещание юного пионера, которое маленький советский гражданин давал вступая в ряды красногалстучной организации. «Вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…». Ребёнок с детства включался не просто в общественную работу, но в рыцарское служение идее. Иначе, зачем клятва? Дворянский мир испокон веков был наполнен ритуалами — и это не только посвящение в рыцари. В более позднюю эпоху, уже во времена Людовика XIV, тщательно разрабатывались и претворялись в жизнь всевозможные мероприятия, вроде представления ко двору или, скажем, присутствия при королевском отходе ко сну. Советский образ жизни, особенно в эпоху Сталина, был так же наполнен ритуальными, почти сакральными,действиями. Скептическому буржуазному разуму, напротив, чужда любая патетика, а уже имеющиеся в обществе ритуалы он старается минимизировать или же подвергнуть «проверке на полезность».

Или вот. Помните детский рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово»? Можете перенести его в николаевскую эпоху? Запросто. В петровскую? Легко. Во времена мушкетёров или рыцарей? Вполне. Если приглядеться, то можно понять, что советский мир был именно антибуржуазен - в нём нет места потребительству, предприимчивости, да и вообще — товарно-денежным «добродетелям». Врагом сказочной страны в «Мальчише Кибальчише» был именно Буржуин. Ибо дворянин (если его не расстреливать в подвалах Лубянки) может вписаться в советскую действительность со всеми своими понятиями о чести. Аристократа воспитывали на принципах нестяжательства и готовности погибнуть за Родину или за идею. Дворянин Трубецкой способен идти на каторгу за иллюзию, дворянин Пестель — даже на виселицу, а вот фабриканты и золотопромышленники — вряд ли.

Советские дети воспитывались не только на биографии Володи Ульянова (тоже, кстати, дворянина!), но и на «Трёх мушкетёрах» — книге, которая учит крепкой дружбе, но дружбе — на фоне службы королю и феодальному обществу. Но дворянин Д`Артаньян был нашим. И Дон-Кихот, способный сражаться за иллюзию, тоже был нашим. Чацкий-Онегин-Печорин изображались в качестве лишних людей, чьи порывы душат косные и тупые Фамусовы. Но они были плоть от плоти своего класса. Все эти декабристы-карбонарии-вольтерьянцы владели поместьями и кушали бланманже. Но они представлялись куда роднее крестьянина-кулака или какого-нибудь купца с простецкой фамилией. Ибо те, напомаженные денди, могли, если придётся, умереть за смыслы, а эти, с бородами и поддёвками - только за своё накопленное, а то и — награбленное добро. Девушка-комсомолка нацепила бант и заявила, что хочет замуж за обеспеченного мужчину. Как её называли? Мещанкой! Не дворянкой, не принцессой и не королевишной.

Почему в СССР травили стиляг? Они же слушали музыку, которую играли угнетаемые Дядей Сэмом чернокожие парни! Разве музыка беднейших кварталов Америки не ближе советскому трудящемуся, чем переливы менуэта Боккерини? Оказывается, не ближе. Буржуазный, жующий мир, джаз — «музыка толстых» противостоял миру дворянских смыслов, где менуэт — это норма, а буги-вуги — коммерчески-выгодное кривляние. …После войны в советском искусстве утвердился так называемый Большой Стиль, он же — бурбонский, галантно-высокий Grand Мaniere, получивший своё развитие в эпоху Людовика XIV. И вдруг он явился в иной ипостаси — в сталинской, триумфальной,…индустриально-пролетарской. Grand Мaniere по-русски, по-советски звучал не менее помпезно, не менее красочно, сплетая строгость классицизма и прихотливость барокко. Сталинский Grand Мaniere с его подземными не то дворцами, не то — святилищами, с его портиками, колоннами, многометровыми барочными панно очаровывал и давал иллюзию абсолютного счастья. Школьникам вернули «гимназическую» форму, их родителям — «чиновные» мундиры. Связисты, энергетики, работники МПС и служащие ряда других отраслей были теперь обязаны носить одежду полувоенного покроя. В своё время Николай I переодел всю Россию в мундиры и даже известен случай, когда камер-юнкер Пушкин явился ко двору одетым не по форме. За что был сделан ему строгий выговор! Всё возвращалось на круги своя — имперский дух, дворянские добродетели и в этом случае положенная эстетика.

…Через много-много лет, изучая безумный и потрясающе интересный XX век, историки, возможно, будут считать Советский Союз — монархией, продолжением той, рюриковской, романовской линии. И даже исправлять друг друга: неправильно пишете, батенька. Следует так: «генеральный секреЦарь».

Галина ИВАНКИНА